Итак, однозначного определения нации в трудах и речах Си Цзиньпина нет, поэтому на данный момент основными признаками китайской нации можно считать общность языка и общность территории (проживания) на базе общности экономической жизни. К Китаю также применима классическая разница между империей и национальным государством, но, разумеется, как всегда со своей спецификой.
Русское слово «Китай» и европейские варианты вроде «China», как и производные от них этнонимы, не имеют аналогов в китайском языке. Китайца именно как гражданина КНР можно назвать «чжунго жэнь», дословно «человек срединного государства». Этнические китайцы во всём их многообразии объединяются термином «хань», или «ханьцзу», что означает «национальность хань», а китайцы и все народы, составляющие с ними «семью», образуют категорию «хуа», или же «чжунхуа». В названии КНР закреплён именно вариант «чжунхуа». Так же с частицей «хуа» предпочитают именоваться и эмигранты – «хуацяо». Многие нацменьшинства на данный момент вполне себе ассимилировались, но для того, чтобы объяснить принадлежность к категории хуа, тибетцам и уйгурам пришлось вытерпеть несколько десятилетий «мирного освобождения», которое частенько сопровождалось точечными зачистками, а порою и массовыми военными операциями.
Однако полного территориального единства нет даже у хуа. На том же Тайване действует немного другая версия иероглифов, совсем иная транскрипция и своеобразное произношение. Общая с материком экономика только начала складываться и до полного единения далеко. Духовная жизнь, при некотором сходстве, всё же различается из-за политических режимов, а наследие Гражданской войны между победившими на материке коммунистами и закрепившимися на острове гоминьдановцами далеко не преодолено.
Но главная претензия к Китаю со стороны заключается не в сложности того, что он вкладывает в понятие «нация», а в том, будто бы Поднебесная может предложить миру только сборку «айфонов», которые видимо, выступают лишь символом глобализированной продукции, но не идеи, не самого образа жизни. Такая установка, кажется, возникает из чрезмерной эмпирики и недостаточной осведомлённости об истории и культуре этой страны.
Первым китайским государством традиционно считается династия Шан, возникшая этак в 1600 г. до нашей эры. Хотя поднебесные задорновцы уводят истоки китайской цивилизации аж в палеолит. Тем не менее, несомненно, что в неолите на нынешней территории Китая (если не впервые на планете, то независимо) научились выращивать рис, просо (известное по книжкам про русско-японскую войну как гаолян) и даже морских моллюсков. Таким образом, самобытная материальная (а то и духовная – можно вспомнить громадное святилище Нюхэлян) культура в регионе начала складываться очень давно. Не стоит отождествлять археологические культуры с современной нацией, это методологически неверно, но необходимо помнить, что китайская пропаганда говорит именно о такой преемственности. Именно о пятитысячелетней (порой и о шеститысячелетней) цивилизации (будто цивилизация возникает в фиксированную дату по указу партии и правительства!) и активно продвигает этот бренд как внутри страны, так и за её пределами.
Династию Шан-Инь в отечественной науке зачастую считают ещё не китайской, а, всё же, протокитайской. Но даже 3600 лет для истока цивилизации это немало. У позднейших династий также прослеживается преемственность к Шан в материальной культуре. Но гораздо интереснее элементы нематериальные – на городище в Аньяне, столице того времени, найдены гадательные кости с иероглифами. Об этих истоках своей письменности китайцы как-то успели позабыть и вспомнили только после археологических находок. Более того, просто взять и прочесть иньские иероглифы в ХХ в. сначала показалось невозможным, но генетическая связь с известными образцами письменности вышла такой сильной, что китайским учёным удалось её расшифровать. Судя по сохранившимся образцам, иньская письменность применялась только при гаданиях и только в одном месте. Но возникновение письменной традиции и ей непрерывное развитие стали важным шагом для всей китайской цивилизации.
Важно отметить, что очень долго Китай оставался полностью окружённым народами, письменности не имевшими. Это породило ощущение китайцами себя как «Срединного государства», центра культуры и цивилизации. Со временем возникло и понятие «вэнь» (文), ставшее, помимо письменности, обозначать культуру и грамотность вообще. Если в русском языке само слово «культура» – латинское заимствование и с письменностью не связано (хотя кириллица – важный элемент, отличающий Россию от того же Запада), то в китайском они неразрывны. Говорят, иероглифическая письменность развивает даже иные участки мозга, нежели алфавитная, но в любом случае, она радикально отличается и от латиницы и от кириллицы. Это повод для китайцев осознавать свою особость, а с учётом древности, начать жутко ею гордиться.
В дальнейшем письменность активно распространялась среди окрестных народов, многие из которых ассимилировались, став китайцами, а некоторые (корейцы, японцы, вьетнамцы) переняли китайский письменный язык и пользовались им на протяжении веков. Сейчас эту самую китайскую грамоту вынуждены учить тибетцы, уйгуры и монголы. При коммунистах Китай вроде как засобирался переходить на латиницу и народу также приходится осваивать транскрипцию на её основе для компьютерного набора иероглифов, но полного перехода на алфавитное письмо, похоже, не случится даже в долгосрочной перспективе. И это не анахронизм, не блажь, а устоявшая перед вестернизацией система письма – первое, что Китай предлагает окружающему миру.
С тех же времён в Китае власть оказалась в руках императоров и возникла первая династия. Из гадательных костей нам известно о «Верховном владыке» – Шанди. По имеющимся данным он вроде как считается предком иньцев и связан с культом Неба. Культ предков и, соответственно, важность семьи, как способа передачи этого культа, существует и практикуется в Китае по сей день. С Шанди сложнее. Существует расхожее мнение, дескать, «китайцы ни во что не верят», но это очевидно, не так. Важность Неба подчёркивается во всех тамошних религиозных системах, но тождественны ли Небо и Шанди, творец ли Верховный владыка всего сущего, как быть с Солнцем (в Пекине при династии Мин имелось четыре храма – Неба, Солнца, Земли и Луны) не прописано в каком-то едином тексте. При Инь практиковались человеческие жертвоприношения, а ради получения жертв зачастую затевались походы против соседей. Но потом жертвоприношения прекратились, и обряд оказался утрачен. Истоки своеобразной китайской духовности, которая многим кажется атеистической, зародились именно тогда.
С тех же времён известно о календаре из двенадцати месяцев и о шестидесятилетнем цикле. Календарь, окончательная версия которого оформилась при Цинь Шихуанди, используется до сих пор и используется активно. Причём он небезуспешно предлагается миру. Даже живущие по григорианскому календарю соотечественники зачастую знают о том, Крысы они или Свиньи.
Власть династии Шан-Инь пала после столкновения с домом Чжоу, бывшего их вассалом. Сам по себе случай нередок, но чжоусцы во многом переняли иньскую культуру и осознали своё преемство. То же самое будет случаться в дальнейшем со всеми, кто устанавливал в Китае свою власть. При династии Чжоу была записан «И цзин», то есть «Книга Перемен». У нас относительно известно гадание по прописанным там триграммам и гексаграммам, но вообще это, говоря предельно упрощённо, сакральный и философский текст о причинах и следствиях, управляющих судьбой. Гексаграммы из «И цзина» можно увидеть на флаге Республике Корея вместе со знаками начал инь и ян. То есть смыслы сего текста Китай также вынес во внешний мир. А уж основанная на этом натурфилософия и понятие фэншуя прокатились по всему земному шару. Фэншуй в русском языке вообще уже не переводится, а люди готовы платить соответствующим консультантам немалые деньги.
В эпоху Восточного Чжоу, или Сражающихся Царств, когда Китай был раздроблен политически, своё философское наследие оставили т.н. «сто школ». Тогда же сложились системы легизма, даосизма и конфуцианства. Мыслители и философы пытались осмыслить окружающий мир и место человека в нём, и их наследие ни по масштабу, ни по качеству не уступает античному. Идейная борьба доходила до того, что при Цинь Шихуанди конфуцианцев закапывали в землю живьём, а их тексты сжигались. Потом, уже в эпоху Хань, философ Дун Чжуншу объединит конфуцианство и легизм в «государственное конфуцианство». Так что утверждать, дескать «конфуцианско-легистская фабрика производит айфоны» значит не замечать многовековой борьбы идейных течений. Наследие Конфуция изучается в Европе века эдак с XIX-го и в России само его имя известно уже в латинизированной форме.
От этого же упрощения возникает и вопрос: «Есть ли сейчас в Китае коммунизм?». Дело в том, что основатель «КПК» Чэнь Дусю провёл остаток жизни над древнекитайскими трактатами по философии и филологии, а главный теоретик – Мао Цзэдун – вообще не владел европейскими языками и не читал классиков марксизма в оригинале. Критиковавшие его советские ревизионисты утверждают, что и с переводным наследием Маркса-Энгельса Мао оказался знаком лишь фрагментарно и то знаком «по-своему». Но Мао был, всё же, весьма эрудированным человеком, хорошо знал историю и литературу Китая. Так что ожидать в КНР этакого брежневского социализма с отпусками и пенсиями странно само по себе. Кроме того, коммунизм в Китае создавался на базе страны, бывшей ещё более аграрной, нежели Российская империя, потому и практики были в ней иные, более архаичные. Власть взял не пролетариат по Марксу, а беднейшее крестьянство и мыслившая в традиционных категориях интеллигенция.
Уже не удивить разговором о религиозных корнях Октябрьской революции. В Китае же, как и в антияпонском сопротивлении, как и вообще в борьбе с империализмом, всегда была велика роль тайных обществ со своими философскими системами. Маоизм, кстати, ещё без открытости и реформ зажил самостоятельной жизнью, причём даже не в дальневосточном культурном ареале, а в Индии и Перу. И всё это взращивалось на фундаменте великой китайской литературы. Даже фраза Ло Гуаньчжуна из романа «Троецарствие»: «Великие силы Поднебесной после длительного разобщения неизменно воссоединяются, а после длительного воссоединения вновь разобщаются» в России знакома всем тем, кто увлекается Востоком и желает ввернуть в речь афоризм. Для китайца же это установка, сравнимая с гумилёвской теорией пасионарности. Она заставляет его ходить в Великий Поход, трудиться на стройке или дежурить на пусковой стратегической ракеты.
В культуре материальной «смыслы Китая» – это и палочки как столовый прибор, и Великая Стена, и террактовая армия, и чай, и шёлк. Даже в глобализированных мегаполисах китайцы умудряются жить иначе, нежели европейцы – достаточно снять там квартиру и прожить хотя бы с месяц рядом с «хуа», чтобы это понять. Или же почитать экспатские форумы, чтобы увидеть как там отличается образ жизни. Отдельные его элементы: традиционная медицина, чай и способ его питья, игра маджонг, фэншуй и календарь, сериалы, понемногу проникают и в российскую жизнь. А восточные боевые искусства во второй половине ХХ в. крепко обосновались на Западе, и на рубеже 1980-х 90-х гг. проникли в Россию уже из первого мира.
Долгое время у Китая было и технологическое превосходство над соседями. Ханьцы разбили хунну, которые в итоге оказались на другом конце Евразии и смогли сокрушить Рим. Монголы заимствовали ямскую службу с дорогами и станциями по смене коней, стенобитные орудия, катапульты, флот и начали победоносное шествие по Евразии. Да, Китай со временем проиграл эту гонку, а влияние англосаксонской цивилизации на него оказалось сильнейшим за всю историю. Но сейчас он во многом догнал Запад и производит не только джинсы и «айфоны», но и спутники квантовой связи, совершенствует боевые лазеры и радары на терагерцовом излучении.
Можно предположить, что неизвестность у нас китайского идейного наследия, следствие генетической связи России с Византией и отсутствие такой же тесной связи с Китаем. Даже общая граница с Поднебесной явление в российской истории относительно новое. Но и торговля и военные конфликты неизбежно ведут к обмену идеями и смыслами. Без контактов с Византией не было бы православия, без Северной войны трудно представить ход Петровских реформ. Этак до Афганистана и Чеченских кампаний русскому человеку было почти невозможно услышать слово «моджахед», а сейчас радикальная молодёжь слушает нашиды и принимает ислам, а обыватель в курсе, что среди мусульман есть шииты и сунниты. В общем, Поднебесной есть, что предложить в плане идей и ценностей, но они по ряду причин трудны для восприятия русским человеком. С другой стороны, идеи воспринимаются в ходе великих потрясений, и в этом отношении у Китая тоже есть сюрпризы:
«Великие силы Поднебесной после длительного разобщения неизменно воссоединяются…»
Но, возможно, лучше всякого текста со стороны, понять Китай поможет текст, созданный в нём самом. Это старинная песня «Моя Родина» из фильма «Битва за Шанганлин» про Корейскую войну. Под «шакалами и волками» в контексте понимаются американцы с союзниками. Пикантная деталь – музыку из фильма играл китайский пианист на встрече Си Цзиньпина с Б.Обамой.
Вот авторский перевод «Моей Родины»:
Широки волны на реке,
Ветер несёт аромат цветов по обоим берегам,
На том берегу живёт моя семья,
Привычен знак для лодочника,
Освоился с парусом на корабле.
Это прекрасная Родина,
Место, где я родился,
На этом бескрайнем районе земли,
Повсеместно есть чарующие виды.
Женщины красивы и подобны цветам,
Обширны стремления у молодых,
Чтобы проложить дорогу к новым рубежам,
Пробудить крепко спящие высокие горы,
Пусть та река изменит свой вид.
Это героическая Родина,
Место, где я родился,
На этой древней земле,
Повсеместно есть молодые силы.
Хороши горы, хороши воды, хороши места,
Везде есть дороги, везде легко,
Придут друзья – есть хорошее вино,
Придут шакалы и волки,
Встретим их ружьями.
Это могучая Родина,
Место где я родился,
На этой тёплой земле,
Повсеместно светит мирное Солнце.
#ПК_статья #ПК_этнография #ПК_музыка